Ржевский морской полигон - место расстрела Митрополита Вениамина.

На северо-восточной окраине Санкт-Петербурга, за основанными еще в петровские времена Охтинскими заводами, вот уже 125 лет существует артиллерийский полигон, именуемый в народе Ржевским или Охтинским. Основанный в июле 1878 года как «Главный артиллерийский полигон на Охтинском поле», он приказом Военного министра графа Д.А. Милютина был объявлен опытно-испытательным, где с этого времени стали испытывать почти все образцы отечественной сухопутной и морской артиллерии и боеприпасов к ним.

Менее чем через год после октябрьского переворота 1917 года место это по причине своего удачного расположения (недалеко от города, удалено от населенных пунктов, изолировано и недоступно для случайных посетителей) стало использоваться для расстрела жителей Петрограда. Полигон был удобен для большевицких палачей, вероятно, еще и тем, что здесь постоянно гремели взрывы и звучали выстрелы при испытании оружия. Таким образом, по замыслу чекистов, залпы, слышные при расстрелах, не должны были привлекать особого внимания окрестных жителей.

Сюда привозили на расстрел горожан, арестованных в качестве заложников в период «красного террора», а также «классово чуждые» пролетариату «элементы». Преимущественно это были представители сословий, которые советская власть объявила вне закона: дворяне, интеллигенция, ученые, чиновники, бывшие офицеры Императорской армии, православное духовенство. Позже захватившие власть большевики привозили сюда для расстрела также восставших кронштадтских матросов, рабочих и крестьян.

Обреченных доставляли сюда по ночам из тюрьмы Чека на Гороховой, из «Крестов», из дома предварительного заключения на Шпалерной. Последним местом их пребывания пред расстрелом был так называемый накопитель, - бывший пороховой погреб, мрачные красно-кирпичные глухие стены которого по сей день багровеют среди леса.

Определенно известно, что первые послереволюционные расстрелы на Ржевском артиллерийском полигоне происходили в 1918-1921 гг., в так называемом Ковалевском лесу, местности, примыкающей к деревне Старое Ковалево (ныне не существующей) в непосредственной близости от Ириновской железной дороги.

В 1921 году здесь, на Полигоне, были расстреляны несколько десятков человек, осужденных по делу «Петроградской боевой организации» (делу профессора Таганцева), в том числе поэт Николай Степанович Гумилев. В 1922 году здесь же, за Пороховыми, в лесу, примыкающему к Ириновской железной дороге, был расстрелян митрополит Петроградский и Гдовский и с ним архимандрит Сергий (Шеин), профессор Ю.П. Новицкий и юрисконсульт Лавры И.М. Ковшаров.

Расстрелы продолжались и позже. Их тоже связывают с этим местом, но судя по всему, они были перенесены куда-то вглубь полигона (в район пустоши Койранкангас и другие места). Расстрелы продолжались и в конце 1920-х, и в 1930-х годах, - вплоть до «Большого террора» 1937-38 гг. Возможно, бессудные казни продолжались здесь и позже. Однако, вряд ли живы свидетели этого: перед Финской войной в 1939 году все местное финское население окрестных деревень было депортировано в Сибирь. Вернувшиеся же в 1960-х годах в родные места из ссылки очевидцы достоверно свидетельствуют о довоенных расстрелах 1920-1930-х годов. Они хорошо запомнили колонны грузовиков с выключенными фарами. В кузовах машин были видны люди. Позже из-за сосен доносились выстрелы. Будучи еще детьми, они запомнили и места, где были захоронены убиенные.

В 1990-х годах поисковики «Мемориала» обнаружили несколько мест погребения расстрелянных здесь в 1920-1930-х годах людей. Предположения подтверждены первыми результатами раскопок. Мы верим, что территория Ковалевского леса и пустошь Койранкангас получат статус, равный статусу Левашовской пустоши под Петербургом.

Где-то, в нашпигованной рваным металлом земле Ржевского полигона, находятся второпях зарытые палачами тела расстрелянных здесь священномученика митрополита Вениамина, с ним убиенных сщмч. Сергия, мчч. Юрия и Иоанна, и еще тысяч безвестных мучеников. Где-то здесь лежит поэт и филолог Н.С. Гумилев и погибшие одновременно с ним. Сказать правду об их гибели, найти места их погребения и почтить это место установлением креста и молитвой - наш долг.

И.П.

Расстрелы на Ржевском полигоне.

Расстрелы в Петрограде 1918-1921 годов шли волнами, из которых самыми значительными были казни периода осени 1918 («красный террор»), лета 1919 (под наступление Юденича на Петроград), весны 1921 (расстрел моряков восставшего Кронштадта) и осени 1921 (расстрелы по «делу Петроградской боевой организации»).

Всего, по доступной официальной статистике, расстреляно в Петрограде в 1918 году 1169 человек (из них непосредственно за контрреволюционную деятельность 754 человека, в ходе «красного террора» 457 человек; в 1919 году 677 человек (за контрреволюцию 226 человек). По 1920 году официальных сведений нет. В 1921 году по делу Кронштадтского восстания было приговорено к расстрелу 2103 человека. Разумеется, эта статистика не учитывает бессудных казней, проводимых местными совдепами и чрезвычайками (когда топили бывших офицеров и вообще контрреволюционеров в Финском заливе в 1918 и 1919 годах, мстили за смерть Карла Либкнехта и Розы Люксембург расстрелами великих князей в Петропавловской крепости в январе 1919-го и так далее).

Этих людей казнили небольшими группами в самых разных местах, выявить которые пока не удалось. Но даже если ограничить задачу поиском мест исполнения казней по официальным приговорам и постановлениям, то мы оказываемся в достаточно сложной ситуации, так как сегодняшние хранители документов утверждают, что о расстрелах 1918-1921 годов им ничего не известно. По этой причине поиск места казней 1918-1921 годов приходится вести, опираясь исключительно на воспоминания и свидетельства современников и доступный картографический материал. Особую окраску этой проблеме придает то, что в августе 1921-го вместе со своими однодельцами по делу Петроградской боевой организации (ПБО) был расстрелян Николай Степанович Гумилев, и нахождение места его казни является общенациональной задачей.

Свидетельства о месте расстрелов того времени разбиваются на несколько групп. Во-первых, это свидетельства современников. Их много, они рассеяны по многочисленным эмигрантским источникам, но, как правило, непротиворечивы.

«Ночью разбудили его [фельдшера И.Н.Роптина], посадили в автомобиль и повезли на полигон по Ириновской железной дороге и заставили его, в качестве «медицинского персонала», присутствовать при расстрелах. «Понимаете ли, одних расстреливают, а другие уже голые у костра жмутся <...> женщины, мужчины, все вместе. Женщины еще мужчин утешают».

«Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской железной дороги. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. < ... > Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей».

«В три часа ночи из гаража чрезвычайки во двор Гороховой, 2, подается пятитонный грузовик <...> по списку скованных попарно выводят во двор и сажают в автомобиль. На закрытые борта грузового автомобиля тесным кольцом садятся вооруженные коммунары, машина трогается и катит на артиллерийский полигон на Ириновской железной дороге. Две легковые машины сопровождают грузовик с арестованными.

Зимою в 1921 г . расстрелы на артиллерийском полигоне Ириновской железной дороги прекратились, и арестованных стали отправлять на полигон Царского Села. На первом полигоне по Таганцевскому делу были расстреляны две крупные партии, одна в 61 человек, другая в 17 человек. На втором восемь человек».

В этой группе свидетельств место расстрела описывается устойчивым словосочетанием, как «артиллерийский полигон на Ириновской железной дороге». Процедура казни включает перевозку осужденных на автомашинах до места расстрела, раздевание на месте казни и расстрел у выкопанных там ям.

В интересующее нас время пути Ириновской железной дороги действительно проходили вдоль Рябовского шоссе, служащего (как и сегодня) южной границей полигона. К территории полигона прилегали дистанции пути между платформами Военная и Полигон и далее между станциями Ковалеве и Приютино (затем дорога поворачивала на восток и шла в направлении нынешней станции Бернгардовка), причем, между платформой Военная (8-я верста) и станцией Ковалеве железнодорожный путь шел через застроенную территорию, а на участке между Ковалеве (10-я верста) и Приютино (12-я верста) вдоль кромки леса.

Таким образом, описываемой источниками территории «артиллерийского полигона на Ириновской железной дороге» в наибольшей степени соответствует пустынный лесной участок Ржевского артиллерийского полигона, прилегающий к Рябовскому шоссе между бывшими станциями Ковалеве и Приютино. Этот лес представляется тем более вероятным местом проведения казней, что он не только отделен от внешнего мира охраняемой внешней границей полигона, но и от самой территории полигона изолирован долиной реки Лубьи.

Пустынность и изолированность этого леса в свое время привлекла внимание руководства полигона, и в центре участка примерно в 300 метрах от Рябовского шоссе близ берега Лубьи был построен обвалованный двухэтажный кирпичный пороховой погреб с караульным помещением и с подъездной дорогой. Исходя из имеющихся описаний процедуры проведения расстрелов, можно достаточно обоснованно предположить наличие в районе проведения казней какого-то центрального стационарного помещения (для хранения инвентаря, складирования снятой одежды и возможного использования в качестве накопителя для временного размещения осужденных), а также подъездной дороги, ведущей в глубь расстрельной территории. Всему этому идеально отвечает по месторасположению как сам уединенный пороховой погреб, так и караульное помещение перед ним.

Вторая группа имеющихся свидетельств - те, что собраны современными краеведами. Здесь, прежде всего, следует отметить публикации А. Голева и Н. Солохина. По мнению А. Голева, расстрелы производились в районе железнодорожных платформ Корнево и Проба, куда осужденных привозили по железной дороге. Однако использование этих мест для проведения регулярных расстрелов Петроградской ЧК маловероятно. В отношении конспирации расстрелов (а это было одно из необходимых условий в выборе места казни) участки, расположенные рядом с жилыми поселками, явно проигрывали по сравнению с охраняемой и пустынной территорией полигона. Использование для транспортировки осужденных железной дороги требовало промежуточной пересадки заключенных из грузовиков в вагоны на одной из станций Ириновской железной дороги, что, очевидно, не имело смысла при возможности довезти их на машинах до самого места расстрела. Н. Солохин считает утверждение А. Голева спорным и склонен считать наиболее достоверным местом расстрелов «место в пойме реки Лубьи за Приютино».

Неопубликованные разыскания краеведа В. Фудалея, хранящиеся в архиве «Мемориала», суммируют свидетельства старожилов Ковалеве и Ржевки. По этим свидетельствам, места расстрелов были: «в оврагах и на болотах между Ковалево и Приютино». Заслуживает упоминания и свидетельство В.Т. Будько:

«Говорили старики о пороховом погребе у Приютино, что он был накопителем, т.е. туда привезут, а потом выводят на расстрел. Так он стоит до сих пор, это точно. Но ввязываться я в это дело не хочу».

По свидетельству А.А. Богуцкой (со слов ее отца А.М. Чиркова, служившего в 1920-х на полигоне), осужденных кронштадтских моряков привозили на машинах на артиллерийский полигон, затем их снова грузили на машины и увозили к месту расстрела, «вблизи Старого Ковалева». В данном случае местом расстрела служила территория, лежащая южнее Рябовского шоссе, в настоящее время отошедшая под Ковалевское кладбище. Тем не менее, тяготение к району Старого Ковалева можно считать уже сложившейся практикой.

Третья группа источников связана с поиском места захоронения Н.С.Гумилева и опирается на свидетельства Анны Ахматовой.

«Их расстреляли близ Бернгардовки, по Ириновской дороге. У одних знакомых была прачка, а у той дочь - следователь. Она, то есть прачка, им рассказала и даже место указала со слов дочери. Туда пошли сразу, и была видна земля, утоптанная сапогами. А я узнала через 9 лет и туда поехала. Поляна, кривая маленькая сосна...»

С районом станции Бернгардовки, также со ссылкой на Ахматову, соотносит предполагаемое место расстрела Гумилева А.С.Федоров. Однако И.Н.Пунина, вспоминая совместную поездку с Ахматовой на автомобиле, указывает совершенно иное место - район Пороховых.

« А.А. всегда четко говорила о смерти Николая Степановича 25 августа и считала, что место казни было на окраине города в стороне Пороховых. Она искала и помнила это направление, но точно и она не могла знать. Ей рассказал рабочий».

И, наконец, свидетельство Л.В.Бермана, записанное В.Сажиным в 1974 году, контаминирует эти две версии самым фантастическим образом.

«По словам Бермана, через некоторое время ему передали просьбу Ахматовой помочь отыскать место казни: связи Лазаря Васильевича с автомобилистами-военными были известны, и надеялись, что он отыщет человека, который вел машину с приговоренными. Эти расчеты оправдались. Нашли шофера, он указал на так называемый Охтинский пустырь (признанный сейчас наиболее вероятным местом казни район деревни Бернгардовка примыкает к Охте)».

Как видим, эти версии, восходящие к безымянному следователю, безымянному рабочему и безымянному шоферу, соотносят место казни с началом и концом отрезка Ириновской железной дороги между станциями Охта и Бернгардовка (расстояние между которыми составляет 15 км ), исключая его среднюю часть, примыкающую к Ржевскому артиллерийскому полигону, наиболее вероятному месту расстрела. Единственное разумное предположение, которое можно сделать при анализе свидетельств этой группы, что они отражают усилия Петроградской ЧК дезинформировать население относительно места именно этой казни (дезинформация касалась также и даты расстрела).

В то же время истинное место расстрела осужденных по делу Петроградской боевой организации вполне могло быть выявлено, прежде всего, потому, что оно должно было находиться в районе обычного исполнения казней. И, по мнению многих, был человек, который это место знал. Это писатель П.Н. Лукницкий. «Я уверен, что точную дату и место гибели Гумилева знал П.Н.Лукницкий, который, по убеждению Льва Николаевича Гумилева, занимался жизнью и творчеством поэта по заданию ЧК и лично знал тех, кто приводил в исполнение приговоры», - считает М.Эльзон.

С учетом этих сведений можно приступить к анализу широкоизвестного документа «План места, где был расстрелян Н.С. Гумилев. Записан П.Н. Лукницким по рассказам А. А. Ахматовой». На первый взгляд, этот документ поражает своей неконкретностью. Развилка дорог, где от шоссе Ленинград-Бернгардовка ответвляется дорога на Сестрорецк (!?), уже известная ссылка на дочку прачки, как на источник информации с указанием, что Ирина С. (Фитингоф), которой это было рассказано, уже умерла, помета о посещении А. Ахматовой этого места в 1941 году. Все это придаст рисунку крайне недостоверный характер, плохо вяжущийся с тем значением, которое придавалось этому документу.

Однако, если признать, что местом расстрела Н.С. Гумилева был Ржевский артиллерийский полигон, то несообразности нарисованного плана становятся легко объяснимыми. Фактически рисунок П. Лукницкого изображает план участка территории охраняемого военного объекта, т.е. по логике органов безопасности раскрывает военную тайну. Какими бы ни были отношения П. Лукницкого с органами НКВД-МГБ, хранить такой рисунок означало подвергать себя серьезной опасности. Но в существующем виде его невозможно соотнести с реальной картой. Поэтому можно сделать разумное предположение, что план фиксирует реальную топографическую ситуацию, выявленную П. Лукницким известными лишь ему способами, а надписи сделаны для безопасного хранения рисунка. У плана Лукницкого есть один действительно серьезный недостаток - топографические привязки к таким плохо сохраняющимся географическим реалиям, как «граница леса», «лужайка» и т.п., что чрезвычайно затрудняет задачу соотнесения его с сегодняшним состоянием этой местности. Единственная возможность - это «наложить его план на аэрофотоснимок данного района, сделанный в близкие годы. В качестве такой картоосновы нами был использован разведывательный снимок германских «Люфтваффе», сделанный 30 мая 1943 года. Данный снимок исполнен весной, что позволяет выявить границы лесных массивов, а также уверенно отличить хвойные деревья от лиственных. При совмещении масштабов обоих изображений (плана Лукницкого и аэрофотоснимка) с использованием в виде центральной точки ответвления дороги (идущей, разумеется, не на Сестрорецк, а через полигон), на вышерасположенной карте красной линией обозначена ныне существующая дорога, ведущая через полигон к Токсово и далее в сторону Парголово, т.е. к Сеетрорецку (!) выявляется совпадение прямого участка реки с руслом Лубьи на местности, а в излучине реки в конце этого участка действительно хорошо просматривается отдельно стоящее хвойное дерево.

Таким образом, точка, которую П. Лукницкий обозначил как место расстрела и захоронения Н.С. Гумилева, достаточно точно может быть нанесена на карту Ржевского артиллерийского полигона. Если сегодня пройти по маршруту, нанесенному на план, то при сопоставлении снимка 1943 года с современной географической ситуацией следует отметить следующие изменения. Все пустые пространства и лужайки в настоящее время заросли смешанным лесом, а по тропе Лукницкого, идущей к реке, сегодня проходит трасса газопровода. Тем не менее излучины реки в целом сохранили свои очертания, и прямой участок Лубьи сохранился. Сама точка Лукницкого представляет собой низкую излучину, заросшую деревьями. И хотя захоронение на низком берегу у самой воды, вообще говоря, вызывает сомнения, то поднимающийся в десятке метров от края воды высокий покатый берег образует обычный расстрельный ландшафт, известный нам по другим регионам (предпочтение обычно отдавалось песчаным склонам, более удобным для выкапывания траншейных ям и для последующей их засыпки). Если же подняться на самый верх, то мы оказываемся на достаточно плоской вершине холма, по которой проходят неглубокие ложбины, а в 100- 150 метрах западнее мы увидим сквозь деревья краснокирпичные стены порохового погреба, с обнаружения которого мы и начали поиск. И тут уместно добавить, что старый пороховой погреб хорошо известен среди местных жителей под необъяснимым с их точки зрения названием. Со слов своих отцов они называют это здание - «тюрьма».

Поселок Старое Ковалеве, от которого вверх по Лубье идет расстрельный лес полигона, не сохранился. Место бывшего поселка теперь отмечено лишь развилкой, где от Рябовского шоссе отходит дорога на Ковалевское кладбище. Здесь близко к шоссе подходит и долина Лубьи. Судьба распорядилась так, что в этом живописном месте в честь детей блокадного Ленинграда был установлен «Цветок жизни». Учитывая все вышеизложенное, мы вполне можем считать его памятником и тем нашим согражданам, которых молодая советская власть сочла необходимым привезти в эти места, в ковалевский лес, чтобы убить первыми.