Глава третья.
Допрос митрополита Вениамина. – Допрос подсудимых первой группы.
Первый и часть второго дня процесса были уделены обычным формальностям.
Много времени заняло чтение обвинительного акта, напечатанного на 70 с лишним страницах.
Между прочим, было заслушано письменное заявление протоиерея Введенского о том, что он по болезни лишен в течение нескольких дней возможности присутствовать на процессе.
На поочередном допросе о виновности все подсудимые заявляют:
– Нет, не виновен.
Лишь благочинный девятого округа протоиерей М. Ф. Союзов признал себя виновным в частичном распространении воззвания митрополита, а бывший красноармеец Семенов – в сопротивлении при аресте.
Подсудимая Савельева покорно заявляет:
– На ваше усмотрение.
Судебное следствие начинается с допроса бывшего митрополита Вениамина.
– Подсудимый гражданин Казанский,– вызывает его председатель.
В зале сильное движение.
Бывший митрополит Вениамин поднимается со своего места и размеренным шагом, не спеша, опираясь одной рукой на посох, а другую, приложив к груди, выходит на средину зала. На лице его нет признаков ни волнения, ни смущения. Чувствуется привычка двигаться и говорить под устремленными на него глазами масс. Он скуп в движениях, скуп в словах, не говорит ничего лишнего, отвечает по существу. И только иногда, в силу большой разницы во взглядах на содержание определенных понятий, в силу разницы психологии, в силу той пропасти, которая отделяет представителя монашествующего духовенства от мирянина, к тому же антирелигиозного, в его ответах чувствуется как будто уклончивость, а они не удовлетворяют допрашивающих, создается взаимное непонимание.
Председательствующий одним из первых задает вопрос:
– Как вы относитесь к Советской власти?
– Мое отношение к ней – отношение к власти. Все ее распоряжения и все декреты по мере своего разумения исполняю и принимаю к руководству.
– Ну да, это так. Но признаете ли вы ее?
– Признаю, как и всякую гражданскую власть. Далее трибунал переходит к центральному пункту обвинения – к двум письмам митрополита в Помгол (помощь голодающим) в Смольный.
Митрополит подробно рассказывает историю возникновения писем в связи с изданием декрета и желанием безболезненного проведения его в жизнь. Вопрос об изъятии для церкви и ее верующих – большой вопрос, к разрешению которого нужно было подходить особенно осторожно, особенно если принять во внимание психологию масс молящихся. Эти письма являлись результатом осторожного подхода к данному вопросу.
– Вы" их как писали,– посоветовавшись с кем-нибудь или самостоятельно?
– Я писал их сам. Я сам решил, что их нужно послать.
– А в Правлении православных приходов эти письма, не подвергались обсуждению?
– Нет. Составлял я их самостоятельно.
– Ну, а затем, после того как они были посланы, вы сообщили их Правлению?
– Да, я довел их до сведения Правления.
– Правление их обсуждало?
– Нет, просто приняло к сведению.
– Зачем же вы сообщили о них, и вообще, зачем вы бывали в Правлении?
– Я находил возможным сообщать Правлению о своих переговорах со Смольным, хотел знать мнение членов Правления, но мои шаги в этом случае не являлись предметом обсуждения.
– А ваши мнения являлись обязательными для всех членов церкви?
Подсудимый не понимает вопроса.
– Рассматриваются ли ваши мнения, хотя бы высказанные в этих письмах, как обязательные к руководству и исполнению, и вообще, все ли ваши предписания должны были исполняться?
– В области административной, как распоряжение по митрополии, мои предписания обязательны к исполнению. Письма же не являлись предписаниями.
– А ваши канонические взгляды?
– Поскольку они опираются на каноны, обязательные для всех верующих сынов православной церкви.
– А в случаях разногласий?
– Мои мнения как главы Петроградской церкви являлись авторитетными. Но бесспорными являлись лишь административные предписания.
К этому вопросу неоднократно возвращались при допросе как представители общественного обвинения, так и защиты.
– Каким образом распространялись ваши письма?
– Я не могу сказать. Я их не рассылал по митрополии.
– Тем не менее они получили широкое распространение.
– Не знаю. Знаю, что одно письмо было оглашено на лекции священником Забировским, и слыхал, что на оглашение этого письма он получил словесное разрешение при переговорах в Смольном.
При дальнейшем допросе много времени уделяется вопросу об отношении к деятельности зарубежного духовенства.
В этой части допроса митрополит неоднократно заявляет о своей слабой осведомленности.
– Но ведь все это вас как главу церкви должно было интересовать? – удивляется обвинение.
– О Карловацком соборе ведь слышали?
– Да. Мне передавали о нем частным образом.
– Почему же такая неосведомленность? Ведь вы так недавно были администратором заграничных церквей.
– Формально был. Но затем связь с заграничными церквами была утрачена.
– Кто теперь заступает ваше место?
– Моим правопреемником является архиепископ Евлогий.
– Каким образом состоялось замещение?
– Я получил об этом извещение в порядке управления церковью. Подробностей не знаю.
– Политическая физиономия Евлогия вам известна?
– Лично меня вопросы политики не интересуют. Упорному анализу подвергалась криминальная фраза в письме о том, что насильственное изъятие является актом кощунственно-святотатственным. Обвинители Красиков и Драницын не раз сводили допрос на каноническую почву, и тогда допрос принимал характер богословского диспута; на эту плоскость митрополит Вениамин становился с видимой неохотой и воздерживался от пространных суждений, несмотря на то, что и защита иногда становилась на этот путь. Обвинение, видимо, осталось не удовлетворенным теми ответами, которые давал подсудимый, о примирении тех противоречий, которые иногда могут быть между велениями гражданской власти и власти церковной, между требованиями закона и требованиями религии.
На этой почве произошел инцидент. Обвинитель Смирнов по поводу занимаемой в этом вопросе позиции подсудимым выразился:
– Митрополит сидит между двух стульев. Защита выразила протест против таких заявлений. Затем часть защиты протестовала против расширения рамок процесса введением богословских мотивов.
Со своей стороны, представитель обвинения Крастин выразил протест против метода допроса защиты, благодаря которому вместо вопросов и ответов ведется рассказ, и подсудимому, таким образом, подсказывается благоприятный для него ответ.
В вопросе об отношении к прогрессивному духовенству, письму 12 священников и к организации высшего церковного управления митрополит становится на формальную точку зрения. Письмо 12-ти являлось самочинным выступлением части духовенства, и в Правлении православных приходов оно вызвало недоброжелательное отношение потому, что этим письмом 12 священников отмежевывались от всего духовенства, выставляя тем самым остальных в неблагоприятном освещении; что же касается привлечения протоиерея Введенского к высшему церковному управлению, то оно состоялось без соблюдения целого ряда формальностей, и действия протоиерея можно было рассматривать как самочинные. “Отлучения” Введенского от церкви так, как это понимает обвинение, не было. Было сделано лишь предупреждение с угрозой отлучения.
Интересовалось обвинение отношением митрополита к той части духовенства, которое покинуло Советскую Россию в момент отступления Юденича.
Митрополит в этом вопросе также стал на формальную сторону. Он получил известие, что часть духовенства оставила свои приходы, а потому было дано распоряжение о том, чтобы эти приходы считать вакантными и на пустующие места назначить заместителей.
Допрос митрополита длился в течение полутора дней – 11 и 12 июня.
После митрополита допрашивается профессор уголовного права Ю. П. Новицкий.
Он еще молодой человек 39 лет, в простой из темной материи куртке. Отвечает спокойно, говорит ровным голосом, говорит свободно.
– Что вы знаете по настоящему делу? – задает ему вопрос председатель трибунала.
Подсудимый дает показания о переговорах в Смольном, о письмах митрополита, о заседаниях Правления Союза православных приходов, на которых митрополит делал свои сообщения о письмах, о своей поездке к патриарху Тихону. Этим обстоятельством председатель трибунала особенно интересуется: ездил ли профессор Новицкий специально к Тихону как доверенный митрополита или он был у патриарха частным образом. Подсудимый отвечает, что ездил он вообще по делам, но не как представитель митрополита и не со специальным поручением от него. Он просто хотел выяснить точку зрения патриарха на изъятие ценностей и узнать, как он относится к положению дела в данном вопросе в Петрограде.
– Что же сказал вам патриарх?
– Он заявил, что даст свое благословение на изъятие ценностей, если к нему за этим обратится митрополит.
– А еще о чем вы разговаривали?
– Патриарх интересовался организацией Союза православных приходов, и я сообщил ему о нем некоторые данные.
Так как подсудимый являлся председателем Правления православных приходов, той самой организации, которой обвинительный акт приписывает руководящую роль в противодействии изъятию ценностей, то большая часть допроса отводится выяснению сущности и деятельности этого Правления.
Новицкий сообщает, что Союз православных приходов действовал по утвержденному уставу. В задачу его деятельности входило обсуждение вопросов, касающихся богослужения и церковной деятельности. В Союз входила только часть приходов петроградских церквей.
– Чем вы объясняете, что не все приходы входили в состав Союза?
– Некоторые не входили потому, что относились недоверчиво к новой организации, другие – просто по инерции.
– Каковы были взаимоотношения с митрополитом?
– Наши постановления по вопросам богослужебным и церковным мы представляли митрополиту, но в общем эти взаимоотношения были малоопределенны.
– Обязаны ли вы были подчиняться митрополиту?
– В вопросах религиозных – да.
– А в вопросе об изъятии ценностей?
– Это вопрос гражданской власти, и в этом отношении я мог и не подчиняться митрополиту.
– Как Правление представляло себе возможность оказания помощи голодающим, помимо изъятия ценностей?
– Сбором пожертвований среди прихожан.
– Вопрос об изъятии ценностей обсуждался в Правлении?
– Такого вопроса на обсуждение не ставилось.
– А если бы Правление,– спрашивает обвинитель Драницын,– поставило этот вопрос в категорической форме и разрешило бы его утвердительно, были бы, по вашему мнению, столкновения при изъятии?
– Были бы и тогда.
– Вам дух нового уголовного кодекса знаком?
– Думаю, что знаком.
– Как вы думаете, по духу закона, кто больше ответственен в проступках, аналогичных с данными,– духовенство или миряне?
– По-моему, обе стороны одинаково.
– Ну, тогда вам дух закона не знаком. Духовенство менее ответственно, так как оно исполняет распоряжение своей власти.
Председатель спрашивает:
– Был ли петроградским духовенством проявлен интерес к изъятию ценностей?
– Нет. Особенного интереса не было заметно.
– Чем вы это объясняете?
– Можно объяснить инертностью духовенства, его неумением жить при новых условиях, неспособностью
развить деятельность после издания декрета об отделении церкви от государства.
В своих дальнейших показаниях профессор Новицкий заявляет, что письма митрополита в Правлении не обсуждались, о них он довел только до сведения после того, как их отправил.
– А письмо 12 священников? Как Правление отнеслось к нему?
– Отрицательно. Но не к их содержанию, а к тому, что это сепаратное выступление могло быть истолковано в том смысле, что остальное духовенство к помощи голодающим относится отрицательно, не сочувствует ему.
– Существовали ли разногласия между митрополитом и Введенским?
– Да, в области церковного богослужения. Например, митрополит стоял за службу при закрытых царских вратах, Введенский же – при открытых. То же самое в вопросе об общей исповеди.
– Если вам как профессору, как юристу-эксперту дать на заключение письма митрополита, то нашли бы вы в них состав преступления?
– Обращение митрополита, напечатанное в газетах, говорит о том, что нужно все жертвовать и вообще о необходимости подчиниться распоряжению власти. Первые два письма, по моему мнению, ультимативного значения не имеют.
– Носили ли эти письма характер духовно-пастырский, или это административные распоряжения?
– Первые два письма можно рассматривать как духовно-пастырские, последнее написано администратором.
– Каким образом Казанский, с одной стороны, рассматривает насильственное изъятие актом кощунственно-святотатственным, а с другой – призывает как будто бы содействовать неправомерному распоряжению. Как вы могли бы примирить эти противоречия?
– Обращение предлагает относиться к изъятию по-христиански. Господь дал, Господь и взял.
На вопрос председателя Новицкий заявляет, что воспитан в религиозном духе с детства, со 2-го класса гимназии участвовал в богослужении, читал, подавал кадило и пр. Будучи профессором, интересовался церковно-благотворительной деятельностью. Во время профессорства в Киеве много работал над созданием патроната для арестованных и над организацией суда для малолетних преступников.
– Как же вы, с одной стороны, исповедовали принцип христианской морали, а с другой – насаждали такое жестокое учреждение, как суд над детьми? – спрашивает председатель.
– Очевидно, здесь неправильное представление об институте суда для малолетних. Он имеет скорее благотворительный характер, а не характер возмездия за преступление.
Дальше обвиняемый рассказывает, что в 1913– 1914 гг. состоял в религиозно-философском обществе, после Октябрьской революции читал лекции по истории церкви, состоял профессором в университете и институте. Но до своего участия в Правлении православных приходов ни в каких церковных организациях не состоял. Да это было и невозможно при царском режиме.
Защита спрашивает:
– Как вы относитесь к декрету об отделении церкви от государства?
– Положительно. Я приветствовал его, в частности, потому, что он давал возможность развиваться церковной общественности. И организация Союза православных приходов являлась первой попыткой в этом направлении.
– Что же, вы считаете эту попытку удачной?
– Она встретила противодействие со стороны большинства духовенства, авторитетом Союз не пользовался, и духовенство относилось к нему недоверчиво.
– А митрополит?
– Митрополит тоже, видимо, не совсем доверял нам.
– А были в вашем составе представители нового духовенства?
– Да. Ядро так называемой живой церкви вышло из среды Союза.
Обвинитель Смирнов спрашивает:
– Сколько верующих объединял Союз?
– Затрудняюсь сказать. Тысяч 15...
– Вот в составе Правления был ряд лиц с высшим образованием, три профессора. Не находите ли вы для себя приятным и полезным заниматься какими-нибудь другими вопросами, а не лампадным маслом, торговлей и др.?
– Мы лампадным маслом не занимались. Нас интересовали вопросы церковно-богослужебные.
– А что же, без вас святые отцы не могли обойтись?
Подсудимый молчит.
Как к юристу обращается к нему и защита с просьбой определить, не носит ли в устах митрополита выражение “кощунственно-святотатственный акт” иного значения, чем это звучит в старом уголовном кодексе.
– В устах митрополита это выражение должно звучать как грех, как нарушение православно-христианской нравственности, а не как уголовное преступление, не как нарушение гражданского закона.
Допрашивается подсудимый Н. А. Елачич, бывший действительный статский советник, а теперь преподаватель военно-броневой автомобильной школы.
На вопрос председателя он отвечает, что религиозными вопросами начал интересоваться только после отделения церкви от государства, так как до издания декрета об этом участие мирян, общественности в церковно-богослужебной жизни было невозможным. Подсудимый был секретарем Правления православных приходов и членом организационного отдела. Характеризуя деятельность Союза православных приходов, он в общем повторяет показания профессора Новицкого. Организация была малодеятельная, не пользовалась авторитетом; в сферу ее компетенции входило обсуждение церковно-богослужебных вопросов, по которым они высказывали свои мнения, выносили заключения и пожелания и представляли их митрополиту. Если они противоречили взглядам митрополита, то он мог положить и клал в действительности их под сукно.
– Обсуждался ли в Правлении вопрос об изъятии ценностей?
– Нет, такого вопроса не поднималось.
– Неужели не было даже никаких разговоров?
– Мнениями частным порядком обменивались.
– Например, о чем?
– Например, большое недоумение вызывал вопрос о прикосновении мирянина к священным сосудам, которое церковными канонами не допускается. Каким же образом могла быть произведена передача ценностей?
–- Как же разрешилось это недоумение?
– Митрополит дал разъяснение, что к священным сосудам могут прикасаться лишь священнослужители и те, кто будет послан гражданскою властью. Этим миряне освобождались от необходимости прикасаться к сосудам.
Допрос Елачича снова подтвердил ту неопределенность во взаимоотношениях, которая существовала между Правлением и митрополитом.
– Сколько было общих собраний в марте и апреле, когда вопрос об изъятии ценностей особенно волновал? – спрашивает обвинитель.
– Ни одного,– отвечает подсудимый и дальше сообщает, что заседания Правления иногда происходили, так сказать, частным порядком и протоколов о таких заседаниях часто не велось. Вообще, должность секретаря была номинальной.
– Как отнеслось Правление к письму 12 священников?
– Члены Правления в общем отнеслись к нему отрицательно, так как смысл письма был таков, что мы, 12, такие, а остальные – иные, то есть можно было предположить, что остальные верующие и духовенство – против изъятия. Они выступили сепаратно, хотя могли бы действовать иначе, договориться в этом вопросе, так как по существу разногласий не было. К тому же письмо было опубликовано без благословения митрополита.
– А если бы 12 священников пришли к вам с целью установить соглашение, как бы вы к этому отнеслись?
– Это было бы радостное событие, и я, например, был бы счастлив.
– Каково ваше отношение к новому церковному течению?
Подсудимый затрудняется ответить.
– Я, конечно, знаю формулу Достоевского, что церковь находится в параличе со времен Петра...
– Нет, не об этом. О так называемой живой церкви.
– О нем мне ничего не известно. Я считаю, что церковь должна быть аполитичной.
Говоря о себе, подсудимый, между прочим, упоминает, что он был в комиссии по расследованию ленских событий и вообще интересовался рабочим вопросом.
Защита в свое время ходатайствовала перед трибуналом о приобщении к делу тех писем от рабочих, которые были получены Елачичем и которые характеризуют подсудимого с положительной стороны.
Допрашивается член Правления, бывший присяжный поверенный И. М. Ковшаров.
Он сопровождал митрополита в Смольный. Было это, по его словам, так: в соборе он услышал, что митрополит вызывается в Смольный, и предложил ему свои услуги на получение пропуска, так как сам он живет в районе близ Смольного. Однако в Смольном ему сказали, что для митрополита пропуска не требуется и что в определенный час его будут ждать. Подсудимый, по просьбе митрополита, опасавшегося, что он не сумеет ориентироваться в здании Смольного, взялся его сопровождать. В Смольном он довел его до приемной, в которой он оставался, дожидаясь конца переговоров митрополита. Затем сюда вышел митрополит и т. Канатчиков. Общий тон их беседы показывал, что они в существенных вопросах договорились.
– Что же митрополит считал существенным?
– Мнение митрополита, что в порядке изъятия ценностей должна быть соблюдена постепенность.
В дальнейшем обвиняемый еще раз подтвердил, что вопрос об изъятии в Правлении не поднимался. Обсуждался он в комиссии помощи голодающим при Правлении. Лично он стоит за изъятие, хотя раньше находил, что кресты и священные сосуды не должны подлежать изъятию, но затем удостоверился, что изъятие может коснуться и этих предметов. На частном совещании, бывшем у Аксенова, митрополит лишь вынес на обсуждение те недоумения, которые встали перед ним в связи с вопросом об изъятии. Сам Аксенов в это время был болен.
– Не было ли 2-е письмо результатом заседания у Аксенова?
– Нет. Текст письма не обсуждался. О себе подсудимый говорит, что по своим научным убеждениям он марксист. Во время своей адвокатской деятельности не раз выступал в качестве защитника в политических процессах, в военных судах.
Допрос первых подсудимых тянулся по нескольку часов и, видимо, сильно утомлял их.
Во время допроса Елачича защита попросила:
– Или сделайте перерыв, или разрешите дать подсудимому стул: он совсем обессилел.
Ковшаров, видимо, страдает сердечною болезнью, и к концу допроса лицо его часто искажается судорогой и он хватается за сердце.
Дальнейший допрос подсудимых этой группы занимал меньше времени, и, в сущности, ничего нового по сравнению с тем, что было сказано первыми допрашиваемыми, он не дал.
Они теми же чертами характеризовали деятельность Правления, причем ему было дано новое определение: “церковный клуб”, “говорильня”; заявляли, что письма митрополита в Правлении не обсуждались, никаких постановлений в связи с декретом не делалось и пр. и пр.
Во избежание повторений из допроса остальных подсудимых этой группы следует отметить лишь факты и детали, ставящиеся им в качестве индивидуального обвинения.
Так, настоятель Казанского собора протоиерей Чуков, он же товарищ председателя Правления, вывесил в соборе первое письмо митрополита.
– Для какой цели вы это сделали?
– С целью подготовки масс верующих, которые,– я это знал,– не могли быстро освоиться с мыслью о необходимости отдать церковные ценности и драгоценности.
Далее подсудимый подробно останавливается на том тяжелом положении, в котором находилось духовенство. С одной стороны, оно было обязано исполнить распоряжение власти об изъятии, находило эту меру целесообразной, с другой – ему приходилось столкнуться с косной массой верующих, не могущих примириться с этой необходимостью. По адресу духовенства неоднократно раздавались упреки, что оно “продалось”.
Характерно, что самого митрополита обвиняли в соглашательстве.
– Мы,– говорит подсудимый,– духовенство, находились между молотом (декретом) и наковальней (массой верующих).
И, несмотря на эти затруднения, Казанским собором дано в общем 125 пудов ценностей.
– А второе письмо митрополита вы оглашали бы?
– Нет, не оглашал бы и не огласил. Священник Зенкевич (по суду оправданный) заявляет, что никакого участия в каком бы то ни было противодействии не принимал.
– Ваше образование?
– Университетское. Филолог.
– Почему же вы попали в священники?
– Меня на этот путь толкнуло личное горе – потеря близкого человека.
– Как относитесь к новому движению в церкви?
– Я им совершенно не интересуюсь и о нем ничего не знаю.
Епископ Кронштадтский Венедикт, в мире Плотников, заявил, что к Правлению православных приходов прямого отношения не имел и с письмами митрополита познакомился случайно. Инструкцию митрополита по изъятию ценностей считает “благоприятной”. Он находит, что прикосновение мирянина к священным сосудам есть кощунство, прикосновение же членов комиссии – нет, ибо они исполняют распоряжение гражданской власти. К декрету об изъятии относится положительно.
Настоятель Троицкого собора М. П. Чельцов также стоит за изъятие. Противоречия между декретом и письмами митрополита не видит.
Архимандрит Сергий (в мире Шеин) огласил письмо митрополита в приходском совете.
– Вы были членом Государственной Думы?
– Да.
– В какой фракции?
– Во фракции националистов. Но я в политической борьбе не участвовал и работал только в комиссии по церковным делам. Этим вопросом я всегда интересовался и поэтому принял сан.
Благочинный 3-го округа Бычков огласил письмо митрополита в приходском совете; по благочинному округу его не рассылал, но довел о нем до сведения духовенства округа.
Профессор Петровский заявляет, что никакой активной роли в Правлении православных приходов не нес.
Секретарь канцелярии митрополита, ассистент политехникума Парийский отрицает факт размножения им писем митрополита и заявляет, что канцелярия митрополита распоряжения о их распространении не имела. Настоятель Исаакиевского собора протоиерей Л, К. Богоявленский указывает на факт безболезненного изъятия ценностей в богатейшем Исаакиевском соборе.
Защита фиксирует, что в бытность подсудимого тюремным священником в Крестах он проявлял живейшее участие к заключенным политическим, оказывал им всевозможную помощь и содействие. Некоторые из знавших его с этой стороны политических – теперь видные партийные работники, у него от них имеются теплые отзывы в сохранившихся письмах.
Профессор Огнев также отрицает свое активное участие в Правлении.
– Во время февральской революции вы чем занимались?
– Был сенатором Временного Правительства.
Профессора П. А. Карабинов и В. Н. Бенешевич, впоследствии трибуналом оправданные, отрицают какое бы то ни было участие в противодействии изъятию. Бенешевич, между прочим, назвал Правление “церковным клубом и говорильней”.
Допросом последних лиц исчерпывается список подсудимых, привлеченных по 62 и 119 статьям уголовного уложения, грозящим применением высшей меры наказания. Всем им как активным членам Правления Союза православных приходов вменяется в вину использование этой легальной организации в смысле оказания противодействия изъятию ценностей, с целью вызвать народное волнение в явный ущерб диктатуре пролетариата.
Виновным себя по общей формулировке обвинения никто из подсудимых этой группы не признал. Все они заявляли, что к декрету об изъятии ценностей и к самой Советской власти относятся лояльно, что в деятельности Правления не было ничего такого, что могло бы послужить к его обвинению. Переговоры со Смольным велись в порядке добровольного соглашения в целях наиболее безболезненного проведения декрета.
|
